Без права на покой [Рассказы о милиции] - Эдуард Кондратов

—   Смелее, Ермил Кузьмич! Знал вас отчаянным мужиком...

—    На примете есть одна цаца. Виделись с ней когда-то на пересылке. Знакомые, само собой. Срок оттрубила, сюда перекочевала. Скрыла судимость. Мужика под­гребла. На жизнь нацелилась. В самую точку попросить денежек!.. Заведующая магазином — монета сама в руку течет. Ну и послал сморкачей. Мол, откроем и в торге и ненаглядному, кто ты есть! Три куска на бочку — мы рот на замок!..

—   А ведь это подло! — не утерпел Бардышев, в возму­щении прошелся по кабинету. — Это грязный шантаж! Человек находит свою судьбу, а вы грязным сапогом по сердцу!..

—   Евгений Васильевич, это оскорбление личности!.. Я чистосердечно... Во молодежь пошла!

Помолчали, Дудников вновь отпил из стакана воды. Бардышев поражался: как можно вести себя так, имея за плечами убийство человека, вина которого лишь в том, что он хотел жить в покое и счастье?!

— Продолжайте, Дудников! — Жуков листал в папке материалы допросов и показаний. Солнце катилось к закату, и на пол падали косые полосы света.

—   Бабенка денег им не дала.

—   Как фамилия женщины? — спросил Бардышев.

—   Разве я не назвал?.. Кузина ее фамилье. Соврала она им, само собой, — навар всегда имеет! Иногда истратишься — тридцатку безо всякого давала. А тут — нет! Это я со слов Пигалевой... Сам в рабочий поселок не ездил. Сморкачи пояснили мне, что она решительно отказала: нет денег, и все тут!..

—   Давайте уточним, Дудников, — опять вмешался Жуков. — Полные данные по Кузиной!

—   Узнаю вас, Евгений Васильевич, школа! Учитесь, молодой лейтенант! — Дудников мелко засмеялся, тряс­лись кустики волос на его круглой голове. Скрюченными болезнью пальцами он скреб татуированную грудь под кителем. — Кузина Галина Архиповна. Заведует продово­льственным магазином в рабочем поселке. Зарплата едва за сотню перевалила... Откуда, само собой, у нее столько золота?.. Это не подлость — обдирать простого советского труженика! Как это, молодой человек?..

—   Вернемся к золоту, Дудников! — Жуков, присталь­но наблюдавший за подследственным, не замечал в его поведении признаков тревоги. Или адская выдержка, или полная уверенность уйти от ответа?..

—  Томка-фикса сказала, что Кузина денег не дала, а отбоярилась часами и кольцом. А сморкачам нужны были наличными. Они мне вещи, я им — рубли. Это ведь по статье вымогательства пойдет, Евгений Васильевич?.. Само собой, совокупность — гм-м... сколько же это зим и весен...

—  Жестокая совокупность, -гражданин Дудников!.. И кольцо и часы сняты с убитой Кузиной! — резко сказал Бардышев.

Сжался Дудников. В глазах его откровенный испуг: не может быть.

—   Евгений Васильевич, вы мою жизнь знаете вдоль и поперек. Ну, припугнуть. Ну, вытянуть кусок-другой... Ох, падлы! Заложить меня, вора в законе! Это им за так не выйдет. Перо в бок!... Пришили, выходит, Кузину?.. Учтите — чистосердечно и добровольно. Адресок назвал надежный, как порядочным. Пишите, гражданин майор!

—   Назовите еще раз преступников! — требовал Бар­дышев. Жуков взвешивал мысленно, причастен ли Дудников к убийству. Ответа не находил.

—   Пигалева и Гераськин. Клички — Чабан и Томка- фикса. В Чите они. Улица Песчаная, угловой дом под сос­нами... Меня там ждут!.. Но я не знал о «мокром» деле... Они подчищали билеты. Они продали мне часы и кольцо. Во молодежь! — Дудников заплакал, понимая, что над ним нависла ВМН — высшая мера наказания!

В кабинете сгущались вечерние сумерки. Дудникова увели с охраной.

В домике под сосками волжские беглецы обретались вторые сутки. Старая хозяйка кормила их, расспрашивала про Дудникова. Молодые сетовали: «Почему долго не едет?».

—   Ермил Кузьмич, сколько знала его, слов на ветер не бросает, — успокаивала хозяйка гостей, потчуя пельме­нями.

Гераськин томился в страхе. В каждом шорохе ему чудились милицейские шаги. Приоткрыв занавеску, он следил часами за улочкой. Редкие прохожие мерещились ему переодетыми сотрудниками МВД. В минуты успокое­ния он думал о родителях. Ему хотелось быть рядом с ними. Они научили бы его, как поступить, где укрыться от людей... Но отец затерялся на подмостках мелких театров — не то в Бугуруслане, не то в Бугульме. Кто-то обмолвился: в станице Георгиевской на Северном Кавказе заведует самодеятельностью на винном заводе. А мать связалась с цирковым жонглером...

Перебирал Гераськин в памяти свою жизнь. Сперва его отличили в художественном кружке. Позднее, когда вышел из музыкального училища, упоминали в докладах организации художников как молодого живописца и графика с будущим. Это льстило ему, вселяло надежду. Вращался в кругу художников. Всякий раз испытывал неловкость: пиджачишко так себе, туфли массового пошива, галстук заурядной расцветки. И завидовал «мэтрам» — этакая барственная небрежность!.. На пер­вых порах ему ссужали под будущие гонорары.

Он упрекал себя за раннюю и неудачную женитьбу. Девушка из поселка Шмидта. Мать и отец ее работали на парфюмерном комбинате — мыловары оба. А Клава, жена его, — билетным кассиром на железной дороге. Попада­лись выгодные партии, он почему-то отказывался. Дочь генерала вешалась на шею — отшил!.. Дурак неоте­санный!.. В пьяном угаре частенько бывал.

Встретил приятеля по интернату, Фимку Солуянова. Одет прилично. Перстень на пальце. Выпили в «Чайке» — смело пошли на «дело» и завалились. При воспоминании о Дудникове холодело внутри: какой выйдет встреча?..

Пигалева вела себя уверенно. Ее мало волновало прошлое. Она побывала в местном кино. Перекинулась словами с чернявым капитаном, договорились встретиться возле кафе «Шилка».

В обед Гераськин попросил у хозяйки двести рублей взаймы. Объяснил, что ждать Дудникова больше не имеет смысла. Им нужно сменить место жительства.

—   Друзья Кузьмича, однако, мои друзья, — говорила хозяйка, отсчитывая червонцы. — Шибко надежный чело­век. Всяко-разно бывало с ним, а не обманул ни разочка... Гераськин, терзаемый страхом, силой увез Пигалеву в аэропорт. Взял билеты до Усть-Неры.

—    Где ж это находится? — Пигалева послушно шага­ла за ним к стойке регистрации багажа.

—   Север Якутии — сам черт туда за год не доска­чет! — Гераськин храбрился, но постоянно осматривался.

В очереди Пигалеву вдруг окликнули:

—   Томка!

Она вздрогнула, едва не сронив с переносицы черные «черепахи». Рядом стоял молодой человек с острыми глазами. Взял ее чемоданчик.

—   Вас ждут на берегах Волги!

Гераськин с ужасом услышал слова незнакомца, шагнул из очереди, но его с двух сторон взяли под локти.

—   И вас, Чабан, тоже.

Из аэропорта Курумоч Пигалеву привезли в зубопро­тезный кабинет. Она терялась в догадках: что за этим кроется?.. Охрана осталась у двери. С ней к креслу подошел лейтенант. Врач снял слепок, передал его технику, а сам продолжил обследование зубов.

—   С таким ртом сто лет жевать вам корки! — шутливо пророчил дантист. Подмигнул, как давней знакомой.

Слиняла Томка-фикса без белил и румян, без краски и массажных масок. Увяло ее лицо. От корней волос проклюнулся натуральный цвет — голова казалась пегой.

Пигалева ходила по камере, сжимая виски, убеждала себя: «Это еще не конец!». Она готовилась к допросу, как актриса перед дебютом. Из мыслей не уходил Чабан — не раскис бы! Он еще в Чите запаниковал, как поросенок при виде волка. В сопровождении сержанта покинула камеру. Закружилась голова. Она прислонилась к стенке, ощутив спиной холод камня. Нервное напряжение ослабило ее вконец. Хотелось кричать, царапать стены. Что им известно? Где Знакомый? Неужели предал? Главного-то он не знает!.. Как повел себя Фимка?.. Притвориться идиоткой? Сидеть неподвижно, таращить глаза, пускать слюну через губу...

—   Фамилия? — ровным голосом спросил Бардышев. Она отмолчалась. Он повторил вопрос. Она сорвалась на крик:

—   Вы же знаете!

Вся подготовка к дебюту пошла насмарку. Она комкала пояс своего светлого платья. Зубы выбивали чечетку. Волновался и следователь: первое дело об убийстве! Он мусолил в пальцах катышек бумаги. Жалел, что нет рядом Жукова. Бессонные ночи и колготные дни свалили его в постель. Бардышев сквозь очки изучал Пигалеву. Вот он, человек, умертвивший Кузину! Злые мятущиеся глаза. Растрепанные короткие волосы. Лицо без «штукатурки» — сероватое, пятнистое. Первые косые морщинки в уголках рта. Нос чуток вздернут. Мелкими зубами покусывает губы. Во всем облике Бардышев не прочитал раскаяния — один страх за себя.